Rosemary Fell was not exactly beaut

Rosemary Fell was not exactly beautiful. No, you couldn’t have called her beautiful. Pretty? Well, if you took her to pieces… But why be so cruel as to take anyone to pieces? She was young, brilliant, extremely modem, exquisitely well dressed, amazingly well read in the newest of the new books, and her parties were the most delicious mixture of the really important people and… artists — quaint creatures, discoveries of hers, some of them too terrifying for words, but others quite presentable and amusing.

Rosemary had been married two years. She had a duck of a boy. No, not Peter — Michael. And her husband absolutely adored her. They were rich, really rich, not just comfortably well off, which is odious and stuffy and sounds like one’s grandparents. But if Rosemary wanted to shop she would go to Paris as you and I would go to Bond Street . If she wanted to buy flowers, the car pulled up at that perfect shop in Regent Street, and Rosemary inside the shop just gazed in her dazzled, rather exotic way, and said: «I want those and those and those. Give me four bunches of those. And that jar of roses. Yes, I’ll have all the roses in the jar. No, no lilac. I hate lilac. It’s got no shape.» The attendant bowed and put the lilac out of sight, as though this was only too true; lilac was dreadfully shapeless. «Give me those stumpy little tulips. Those red and white ones.» And she was followed to the car by a thin shop-girl staggering under an immense white paper armful that looked like a baby in long clothes….

One winter afternoon she had been buying something in a little antique shop in Curzon Street . It was a shop she liked. For one thing, one usually had it to oneself. And then the man who kept it was ridiculously fond of serving her. He beamed whenever she came in. He clasped his hands; he was so gratified he could scarcely speak. Flattery, of course. All the same, there was something…

«You see, madam,» he would explain in his low respectful tones, «I love my things. I would rather not part with them than sell them to someone who does not appreciate them, who has not that fine feeling which is so rare…» And, breathing deeply, he unrolled a tiny square of blue velvet and pressed it on the glass counter with his pale finger-tips.

To-day it was a little box. He had been keeping it for her. He had shown it to nobody as yet. An exquisite little enamel box with a glaze so fine it looked as though it had been baked in cream. On the lid a minute creature stood under a flowery tree, and a more minute creature still had her arms round his neck. Her hat, really no bigger than a geranium petal, hung from a branch; it had green ribbons. And there was a pink cloud like a watchful cherub floating above their heads. Rosemary took her hands out of her long gloves. She always took off her gloves to examine such things. Yes, she liked it very much. She loved it; it was a great duck. She must have it. And, turning the creamy box, opening and shutting it, she couldn’t help noticing how charming her hands were against the blue velvet. The shopman, in some dim cavern of his mind, may have dared to think so too. For he took a pencil, leant over the counter, and his pale, bloodless fingers crept timidly towards those rosy, flashing ones, as he murmured gently: «If I may venture to point out to madam, the flowers on the little lady’s bodice.»

«Charming!» Rosemary admired the flowers. But what was the price? For a moment the shopman did not seem to hear. Then a murmur reached her. «Twenty-eight guineas, madam.»

«Twenty-eight guineas.» Rosemary gave no sign. She laid the little box down; she buttoned her gloves again. Twenty-eight guineas. Even if one is rich… She looked vague. She stared at a plump tea-kettle like a plump hen above the shopman’s head, and her voice was dreamy as she answered: «Well, keep it for me — will you? I’ll…»

But the shopman had already bowed as though keeping it for her was all any human being could ask. He would be willing, of course, to keep it for her for ever.

The discreet door shut with a click. She was outside on the step, gazing at the winter afternoon. Rain was falling, and with the rain it seemed the dark came too, spinning down like ashes. There was a cold bitter taste in the air, and the new-lighted lamps looked sad. Sad were the lights in the houses opposite. Dimly they burned as if regretting something. And people hurried by, hidden under their hateful umbrellas. Rosemary felt a strange pang. She pressed her muff against her breast; she wished she had the little box, too, to cling to. Of course the car was there. She’d only to cross the pavement. But still she waited. There are moments, horrible moments in life, when one emerges from shelter and looks out, and it’s awful. One oughtn’t to give way to them. One ought to go home and have an extra-special tea. But at the very instant of thinking that, a young girl, thin, dark, shadowy — where had she come from? — was standing at Rosemary’s elbow and

Результаты (русский) 1:

Розмари упал был не совсем красиво. Нет, вы не назвали ее красивой. Довольно? Ну, если вы взяли ее на куски... Но почему так жесток, чтобы взять кого-нибудь на куски? Она была молодой, блестящие, чрезвычайно модем, изысканно хорошо одет, удивительно хорошо читать в новейших новых книг, и ее стороны были самые вкусные смеси действительно важные люди и склад художников — причудливые существа, у нее, некоторые из них слишком страшные слова, но другие вполне презентабельно и забавных открытий.Розмари был женат два года. Она была утка мальчика. Нет, не Питер — Michael. И ее муж абсолютно обожают ее. Они были богатые, очень богатые, не просто комфортно хорошо отключена, который является одиозной и душно, и звучит как своих бабушек и дедушек. Но если Розмари хотел магазин она будет идти в Париж, как вы и я хотел бы идти на Бонд-стрит. Если она хотела купить цветы, автомобиль остановился на том, что идеальный магазин в Риджент-стрит, и Розмари внутри магазина просто смотрел на ее пути ослепленным, довольно экзотические и сказал: «я хочу тех и тех и тех. Дайте мне четыре букетов из тех. И что jar роз. Да, я буду иметь все розы в банку. Нет, не сирень. Я ненавижу сирени. Он получил не форму.» Сопутствующие поклонился и положить Сирень Долой, как будто это было только слишком верно; Сиреневый был ужасно бесформенные. «Дайте мне эти приземистый немного тюльпаны. Те красные и белые.» И она последовала тонкий магазин девушка, ошеломляющие под охапку огромной белой книге, что посмотрел, как ребенок в длинные одежды к машине...Однажды зимой она покупать что-то в небольшой антикварный магазин на Кёрзон улице. Это был магазин, она любила. Во-первых обычно приходилось его себе. И тогда человек, который держал его до смешного увлекался служить ей. Он сиял, всякий раз, когда она пришла. Он сложив руки; Поэтому он удовлетворен, он едва мог говорить. Лесть, конечно. Все же было что-то...«Вы видите, сударыня,» он будет объяснить в его низкой уважительного тона, «я люблю мои вещи. Я бы скорее не расстаться с ними чем продать их кому-то, кто не ценят их, кто не, которые отлично чувство, которое настолько редки...» И глубоко дышать, он развернул крошечные площади Синий бархат и прижал ее на прилавке стекла с его бледный кончиками.В день было немного поле. Он держал ее за нее. Он показал его никому пока. Изысканный эмаль коробочку с глазурью так хорошо она посмотрела, как будто это были запеченные в сметане. На крышке минуту, когда существо стоял под деревом цветочным и более минут существо по-прежнему имел руки вокруг его шеи. Ее шляпу, действительно не больше, чем герань лепесток, висели от филиала; Он имел зеленые ленточки. И там был розовым облаком как бдительный Херувим, плавающие над их головами. Розмари взял ее руки из ее длинные перчатки. Она всегда снял ее перчатки для изучения такие вещи. Да, она любила его очень много. Она любила его; Это была большая утка. Она должна иметь его. И, поворачивая поле сливочный, открывая и закрывая его, она не могла не замечая, как очаровательный ее руки были против Синий бархат. Постройке в некоторых Дим пещере его ум, может посмел бы тоже так думаю. Он взял карандаш, наклонился над счетчика, и его бледный, бескровная пальцы вкрались робко к тем розовые, мигает, как он пробормотал осторожно: «Если возможно осмелюсь указать мадам, цветы на лифе маленькая леди.»«Очаровательная!» Розмари восхищался цветы. Но какова цена? На мгновение постройке не слышать. Тогда шум достиг ее. «Двадцать восемь гиней, мадам.»«Двадцать восемь гиней.» Розмари дал никаких признаков. Она заложила коробочку вниз; она снова застегнутый ее перчатки. Двадцать восемь гиней. Даже если один богатый... Она посмотрела расплывчатым. Она смотрела на пухлые чайник как пухлые курица над головой постройке, и ее голос был мечтательный, как она ответила: «Ну, держать его для меня — вы будете? Я буду»Но постройке поклонился уже как будто держа его для нее спросите любого человека. Он бы, конечно, готовы держать его для нее навсегда.Сдержанный дверь закрыта с щелчком. Она была вне на шаге, глядя на зимний полдень. Дождь падал, и с дождем казалось, что темноте пришли слишком, спиннинг вниз как пепел. Там был холодный горький вкус в воздухе, и новый освещенные лампами был грустным. Грустно было свет в дома напротив. Тускло они горели, как будто сожалея, что-то. И люди поспешили, скрытые под их злобные зонтики. Розмари почувствовал странное Панг. Она нажата ее муфты против ее груди; Она хотела, чтобы она имела коробочку, тоже, цепляться. Конечно же автомобиль был там. Она была только для того, чтобы пересечь на тротуар. Но до сих пор она ждала. Есть моменты, ужасные моменты в жизни, когда один вытекает из укрытия и смотрит, и это ужасно. Один портфель чтобы дать путь к ним. Надо идти домой и экстра специальный чай. Но самое мгновение мышления, что молодая девушка, тонкий, темные, тенистые — она откуда прибыли? — стоял на Розмари локоть и

Результаты (русский) 2:

Розмарин Fell не совсем красиво. Нет, ты не мог бы назвать ее красивой. Милая? Ну, если вы взяли ее на куски ... Но почему так жесток , как взять кого - нибудь на куски? Она была молода, блестящая, чрезвычайно модем, изысканно хорошо одет, удивительно хорошо читать новейший из новых книг, а ее стороны были самые вкусные смесь действительно важных людей и ... художников - странные существа, открытия ее, некоторые из они слишком страшные слова, но другие вполне презентабельно и забавным. Розмари была замужем за два года. У нее была утка мальчика. Нет, не Питер - Майкл. А ее муж совсем обожал ее. Они были богаты, очень богаты, а не только с комфортом достатке, который является одиозным и душно , и звучит как своих бабушек и дедушек. Но если Розмари хотела , чтобы делать покупки она поедет в Париж , как вы и я пошел бы на Бонд - стрит. Если бы она хотела , чтобы купить цветы, автомобиль подъехал , что идеальный магазин на Риджент - стрит, и Розмари внутри магазина просто смотрел в ее ослепил, а экзотическим способом, и сказал: «Я хочу , чтобы те , и те , и те. Дайте мне четыре грозди тех. И баночка из роз. Да, у меня будет все розы в банке. Нет, нет сирени. Я ненавижу сирень. Это не имеет ни формы »Служитель поклонился и поставил сирень из виду, как будто это было только слишком верно. сирень ужасно бесформенное. «Дайте мне эти приземистые маленькие тюльпаны. Эти красные и белые. »И она последовала к машине тонким магазин-девушка ошеломляющие под огромной белой бумаге охапку , который выглядел как ребенок в длинной одежде .... Однажды зимним днем она была что - то покупать в маленьком антикварном магазине в Керзон - стрит. Это был магазин ей понравился. С одной стороны, один , как правило , имел его к себе. И тогда человек , который держал его до смешного любил служить ей. Он просиял , когда она вошла Он сцепил руки. он был настолько удовлетворен , он едва мог говорить. Лесть, конечно. И все же, там было что - то ... «Видите ли, мадам,» он объясняет в своих низких уважительных тонах, «Я люблю свои вещи. Я предпочел бы не расставаться с ними , чем продавать их кому - то , кто не ценит их, кто не имеет , что прекрасное чувство , которое так редко ... »И, глубоко дыша, он раскатал крошечный квадрат синего бархата и прижала его на стеклянный прилавок с его бледными кончиками пальцев. сегодня это было немного коробка. Он держал ее за нее. Он показал его никому до сих пор. Изысканный маленькая эмаль коробка с глазурью так хорошо это выглядело так , как будто он был запеченный в сливках. На крышке минуту существо стоял под цветущим деревом, и более минут существо еще обняла его за шею. Ее не шляпа, на самом деле не больше , чем герани лепесток, свисали ветви; это были зеленые ленточки. И был розовый облако как бдительным херувима с плавающей над их головами. Розмарин взял ее руки из ее длинные перчатки. Она всегда сняла перчатки , чтобы изучить такие вещи. Да, она очень понравилась. Она любила его; это была большая утка. Она должна иметь его. И, поворачивая сливочный коробки, открывая и закрывая его, она не могла не заметить , как обаятельная ее руки были против синего бархата. Приказчик, в какой - то тусклый каверны его ума, возможно, осмелился бы тоже так думаю. Ибо он взял карандаш, перегнулся через прилавок, и его бледные, бескровные пальцы поползли робко к тем радужных, проблесковых те, как он пробормотал мягко: «Если я могу рискнул указать на сударыня, цветы на маленькой дамской лиф. » « Очаровательная! »Розмарин любовались цветами. Но какой ценой? На мгновение кажется , приказчик не слышал. Потом ропот достиг ее. «Двадцать восемь гиней, мадам.» «Двадцать восемь гиней.» Розмарин не подавал. Она положила маленькую коробку; она снова застегнул свои перчатки. Двадцать восемь гиней. Даже если один богат ... Она выглядела расплывчатым. Она смотрела на пухлой чайной чайника , как пухлой курица над головой приказчик, и ее голос был мечтательным , когда она ответила: «Ну, держать его для меня - будет ли? Я буду ... » Но приказчик уже поклонились , как будто держа его за нее все было любой человек может спросить. Он был бы готов, конечно же , чтобы сохранить его для нее навсегда. Скромное закрылась дверь со щелчком. Она была снаружи на шаг, глядя на зимний полдень. Шел дождь, и с дождем, казалось темный пришел тоже, закручивая вниз , как пепел. Был холодный горький привкус в воздухе, а также новые освещенные лампы выглядел грустным. Сад были огни в противоположном дома. Смутно они сжигали , как будто что - то сожалея. И люди спешили мимо, спрятанные под их ненавистных зонтами. Розмари почувствовала странный укол. Она прижала халяву против ее груди; она хотела , чтобы она имела маленькую коробку, тоже, чтобы зацепиться. Конечно , автомобиль был там. Она только пересечь тротуар. Но все - таки она ждала. Есть моменты, ужасные моменты в жизни, когда человек выходит из укрытия и смотрит, и это ужасно. Один не следовало , чтобы дать им дорогу. Надо бы пойти домой и иметь очень специальный чай. Но в тот самый момент , думая , что, молодая девушка, тонкие, темные, призрачная - куда она взялась? - Стоял у локтя Розмари и